Вампир Лестат - Страница 208

208

Я заметил, что он несколько оживился и щеки его вспыхнули.

– Их видели здесь, в Париже, – мягко произнес он. – И она вовсе не женщина. Это вампир-дитя.

Я плохо помню, что говорил потом. Возможно, пытался объяснить свою ошибку. Может, признавал, что мне нет оправдания в этом поступке. А быть может, я вновь попытался вернуться к разговору о цели моего прихода, о том, в чем я так нуждался и что жаждал получить… Помню только, что чувствовал себя чрезвычайно униженным, когда он вновь провел меня по дому и усадил в ожидавший снаружи экипаж, объяснив, что я должен немедленно поехать вместе с ним в Театр вампиров.

– Ну как ты не понимаешь, – сопротивлялся я, – я не могу туда ехать. Я не хочу встречаться в таком виде с остальными. Ты должен остановить экипаж. Должен сделать то, о чем я прошу.

– Нет, это ты получишь позже, – очень мягко и почти нежно ответил он.

Мы уже ехали по шумным и заполненным толпами народа улицам Парижа. Я не узнавал его, это был совсем не тот город, который я знал и помнил. Огромный город словно возник из какого-то кошмара – по широким заасфальтированным бульварам с грохотом катились странные паровые поезда. Никогда еще дым и грязь индустриального века не казались мне столь ужасными, как здесь, в этом Городе Света.

Я смутно помню, как почти насильно он вытащил меня из экипажа, как, подталкиваемый им, я, спотыкаясь, пересек широкий тротуар и оказался перед дверью театра. Что же это за место? Что это за огромное здание? Неужели я стою на бульваре Тамплиеров? Потом мы спустились в ужасное подземелье, на стенах которого я увидел безобразные копии самых кровавых полотен Гойи, Брейгеля и Босха.

В конце концов я очутился на полу камеры с кирпичными стенами – умирающий от жажды, не в силах даже выкрикнуть проклятия в его адрес. Царящая вокруг непроглядная тьма вибрировала от грохота проезжающих наверху омнибусов и трамваев, время от времени до моих ушей доносился пронзительный скрежет железных колес.

В какой-то момент я почувствовал, что рядом в темноте находится человек. Но человек этот был мертв. Холодная, вызывающая тошноту кровь. Нет ничего ужаснее, чем питаться такой кровью, лежать на липком трупе и пытаться высосать из него жалкие остатки.

Потом вновь появился Арман. Он стоял совершенно неподвижно и в своей белоснежной рубашке и черном сюртуке казался таким чистым, таким неземным… Едва слышно он шептал мне что-то о Луи и о Клодии, о том, что должен состояться своего рода суд. Он опустился возле меня на колени, словно на минуту забыв о том, что смертный юноша в его положении, истинный джентльмен, никогда бы не стал сидеть вот так в столь грязном и сыром месте.

– Ты должен при всех заявить, что это сделала именно она, – сказал он.

И тут я увидел остальных – молодых, новых и незнакомых мне, которые по очереди подходили к двери, чтобы взглянуть на меня.

– Раздобудьте для него одежду, – приказал им Арман, положив руку мне на плечо. – Наш потерянный, потерпевший поражение господин должен выглядеть вполне презентабельно. Так, как он привык выглядеть всегда.

Я стал умолять дать мне возможность поговорить с Элени, Феликсом или Лораном, но они только смеялись. Они никогда даже не слышали таких имен. И имя Габриэль ровным счетом ничего для них не значило.

Где же сейчас Мариус?! Сколько стран, рек и гор лежит между нами?! Слышит ли он все, что здесь творится?

Наверху, в театре, согнанные сюда, как овцы в загон, смертные зрители оглушительно топали по деревянным лестницам и полам.

Я мечтал вырваться отсюда и вернуться обратно в Луизиану, а там пусть время делает свою неизбежную работу. Мечтал снова скрыться под землей, вновь ощутить ее прохладные объятия, как это уже было однажды в Каире. Я думал о Луи и Клодии, мечтал о том, чтобы мы вновь оказались вместе.

В моих видениях Клодия каким-то чудесным образом выросла и превратилась в очаровательную молодую женщину, которая говорила мне со смехом: «Видишь? Вот зачем я приехала в Париж – чтобы узнать, как это делается!»

Я опасался, что совершил роковую ошибку, боялся, что мне никогда уже не удастся выйти отсюда, что я буду погребен здесь и обречен на вечную жажду, как те несчастные за стенами склепа кладбища Невинных мучеников. Я заикался и плакал, пытаясь поговорить с Арманом. И вдруг я понял, что Армана уже нет. Если даже он и приходил, то ушел очень быстро. Или у меня уже начались галлюцинации?

Я так мечтал о жертве, о теплой и еще живой жертве.

– Умоляю! Дайте ее мне! – кричал я и слышал голос Армана:

– Ты получишь ее только тогда, когда скажешь то, что я тебе велел.

Это был суд толпы монстров, трибунал белолицых демонов, извергающих поток обвинений. Отчаянные мольбы Луи… Клодия, в немом молчании не сводящая с меня взгляда… И мой собственный голос, подтверждающий, что именно она это сделала, а потом выкрикивающий ругательства в адрес Армана, который с невинным, как всегда, выражением сияющего лица вновь увел меня в темноту.

– Ты сделал все как надо, Лестат. Ты поступил правильно.

Что я сделал? Свидетельствовал против них и подтвердил, что они нарушили древние законы? Что осмелились восстать против предводителя общества? Да что они знают о древних законах! Я кричал и звал Луи. А потом в темноте я пил кровь, кровь еще живой жертвы. Но это не была исцеляющая кровь. Это была просто кровь.

Мы снова ехали в экипаже. Шел дождь. Мы мчались через поля. Потом мы долго поднимались по лестнице, пока не оказались на крыше башни. В руках я держал испачканное кровью желтое платьице Клодии. Я видел то ужасное место, где лучи солнца испепелили ее.

208