– Успокойся, – сказала мне Габриэль, – все равно уже слишком поздно.
Ее глаза на миг широко открылись, но затем она снова прищурилась и напрягла слух. Несчастный мальчишка был мертв.
Смерть его представилась мне в виде маленькой птички, взлетевшей над крышей конюшни. Габриэль тоже, как будто увидев ее, подалась всем телом вперед, а потом откинулась обратно к стене и, похоже, потеряла сознание. Но это было не так. Она пробормотала что-то, и мне послышались слова «красный бархат», хотя она произнесла их так тихо, что я не был в этом уверен.
– Вы поплатитесь, негодяи! – произнес я вслух, усилием воли направляя слова так, чтобы они достигли ушей тварей. – Вы посмели посягнуть на мой дом, и я клянусь, вы не останетесь безнаказанными!
Однако я чувствовал, как постепенно тяжелеет мое тело. Жар от огня был ужасным. Да и события прошедшей ночи не могли пройти для меня даром.
Яркое пламя и страшная усталость не позволяли мне определить, который час. Мне показалось, что я задремал буквально на мгновение, но сколько именно проспал, определить не смог. Проснулся я от озноба.
Подняв глаза, я увидел неземного очарования юношу, почти мальчика, который ходил из угла в угол комнаты.
Конечно же, это была Габриэль.
Она мерила шагами комнату, и от нее исходило ощущение неистовой силы, бушующей страсти, но в то же время двигалась она чрезвычайно грациозно. Габриэль ударяла ногой по все еще тлеющим поленьям, наблюдая, как от удара на миг вспыхивает пламя, после чего поленья снова превращаются в почерневшие головешки. Теперь я мог снова видеть небо. У нас оставалось не более часа.
– И все-таки кто же они такие? – спросила она. Габриэль остановилась прямо надо мной, широко расставив ноги и воздев к небу изящные руки. – Почему называют нас нечестивыми отступниками и богохульниками?
– Я рассказал тебе все, что знаю, – ответил я. – До этой ночи я понятия не имел, что у них вообще есть лица, руки, ноги и голоса.
Я поднялся с пола и отряхнул одежду.
– Они проклинали нас за то, что мы осмелились войти под своды храма, – сказала она. – Ты видел те образы, которые они нам посылали? Они никак не могут понять, каким образом нам это удалось. Сами они никогда не осмелятся совершить что-либо подобное.
Я впервые видел ее дрожащей. Были и другие признаки ее встревоженного состояния: то, как подрагивала кожа вокруг глаз, то, как она снова и снова нервно отбрасывала назад липнувшие ко лбу пряди волос.
– Габриэль, – начал я, стараясь придать голосу как можно больше спокойствия и уверенности, – сейчас самое главное выбраться отсюда. Нам неизвестно, когда просыпаются эти существа и как скоро после захода солнца они сюда вернутся. Необходимо найти другое укрытие.
– А подземный склеп?
– Еще худшая западня, чем эта. Если им удастся сломать ворота. – Я взглянул на небо и направился к камню, закрывающему проход. – Пошли.
– Но куда же мы пойдем? – спросила она. Впервые за эту ночь она показалась мне хрупкой и беззащитной.
– В деревню, расположенную к востоку отсюда. Уверен, что сейчас самым безопасным укрытием для нас будет деревенская церковь.
– И ты сделаешь это? Войдешь в церковь?
– Конечно сделаю. Ведь ты же сама только что сказала, что эти чудовища никогда не осмелятся вторгнуться туда. А склепы под алтарем такие же глубокие и темные, как любые другие могилы.
– Но Лестат! Прятаться под самым алтарем?!
– Матушка, вы меня удивляете! Я убивал свои жертвы под сводами собора Нотр-Дам!
И тут в голову мне пришла еще одна идея. Я подошел к сундуку Магнуса и стал перебирать сокровища. Наконец я нашел то, что искал, – жемчужные и изумрудные четки с прикрепленными к ним маленькими распятиями.
Она стояла с белым, искаженным лицом, не сводя с меня пристального взгляда.
– Вот, возьми, – сказал я, протягивая ей изумрудные четки. – Надень их на себя. Если нам все же придется столкнуться с этими тварями еще раз, покажи им четки. Если я не ошибаюсь, они непременно убегут от одного их вида.
– А что будет, если нам не удастся найти безопасное укрытие внутри церкви?
– Откуда мне знать? Мы вернемся сюда.
Она смотрела на бледнеющие за окном звезды и явно колебалась. Я чувствовал, как от нее исходят волны охватывающего ее страха. Она совсем недавно пересекла черту, прошла сквозь завесу, за которой ее ждала вечность, и вот снова оказалась в опасности.
Я быстро подошел и поцеловал ее, потом взял у нее четки и опустил их в карман ее камзола.
– Изумруды символизируют вечную жизнь, матушка, – сказал я.
Габриэль вновь стала похожей на совсем юного мальчика. В отблесках догорающего огня четко вырисовывались линии ее щек и рта.
– Значит, я была права, – прошептала она, – ты никого и ничего не боишься.
– А если и так, что из того? – спросил я, пожимая плечами, и потянул ее за руку к проходу. – Это нас должны бояться. Всегда помни об этом.
Когда мы подошли к конюшням, я увидел, что мальчишка принял поистине ужасную смерть. Его скрюченное, переломанное тело валялось на усыпанном соломой полу, брошенное туда каким-то неведомым великаном. Затылок был разбит. И будто в насмешку над юношей, а быть может, и надо мной тоже они нарядили его в бархатный сюртук, какие носят только господа. Красный бархат… именно эти слова она прошептала в тот момент, когда они совершали свое чудовищное преступление. Тогда как я наблюдал только смерть. Я с отвращением отвернулся и обнаружил, что конюшня пуста – все лошади исчезли.
– Они дорого за это заплатят! – в гневе воскликнул я.