Вампир Лестат - Страница 97

Он буквально содрогался от гнева. Рубашка намокла от пота, сквозь разорванные кружева просвечивало загорелое тело. Вид прекрасного, мускулистого, достойного рук ваятеля тела со светлыми розоватыми сосками на смуглой коже заворожил меня.

– Эта власть… – почти бессвязно выкрикивал он слова, словно не замечая моего присутствия и не интересуясь, есть я вообще или нет, – эта власть, делающая бессмысленной всякую ложь… темная власть абсолютно над всем… правда, уничтожающая…

Нет, это слишком сильно сказано. Правды не существует.

Все вино было выпито, пища съедена. Его тонкие и длинные руки напряглись, мускулы затвердели. Он готов был драться… но с кем и ради чего? Темные волосы его выбились из-под ленты, а огромные глаза сверкали.

Внезапно он отпрянул и вжался в стену, будто надеясь проникнуть сквозь нее и таким образом убежать от меня. Видимо, ему вспомнился парализующий ужас и одновременно восторг, испытанные им в те минуты, когда вампиры пили его кровь. Однако он тут же снова бросился вперед, раскинув руки, чтобы удержать равновесие, и хватаясь ими за воздух.

Он вдруг замолчал, и в лице его что-то дрогнуло.

– Как мог ты скрыть это от меня?!

Я поймал его мысли о древних магических обрядах, о таинственных легендах, о каком-то неизведанном мире, где обитают призрачные существа. Он, как и я, был отравлен запретным знанием, которое лишает смысла все естественное и обыденное. И уже нет никакого чуда, никакой загадки в падающих с деревьев листьях, в солнечном свете, позолотившем сад.

Нет!

Исходящий от него запах походил на фимиам, на теплое и дымное сияние церковных свечей. Под кожей его обнаженной груди билось сердце. Гладкий плоский живот блестел от пота, оставившего пятна на широком кожаном ремне. Его кровь была такой насыщенной! Мне вдруг стало тяжело дышать.

А ведь и мы должны дышать. Мы дышим, способны ощущать вкус и запах, испытывать жажду.

– Ты ничего не понял.

Боже, неужели это говорю я, Лестат? Казалось, что вместо меня говорит какой-то другой демон, чей голос не более чем имитация человеческого голоса.

– Ты неправильно оценил все, что тебе пришлось увидеть и услышать.

– Я поделился бы с тобой абсолютно всем, что имею! – с вновь возрастающим гневом воскликнул он, подаваясь вперед. – Это ты так ничего и не смог понять, – уже шепотом добавил он.

– Беги! Спасай свою жизнь! Живи так, как тебе хочется!

– Ну разве это не подтверждение всего? Доказательство существования чистого и возвышенного зла!

В глазах его зажегся огонь торжества. Он неожиданно протянул руку и дотронулся до моего лица.

– Прекрати насмехаться надо мной! – вскричал я и ударил его так сильно, что он упал навзничь и удивленно замолк. – Когда это было предложено мне, я сказал: «Нет!» Клянусь тебе, я сказал: «Нет!» До самого последнего вздоха я продолжал твердить: «Нет!»

– Ты всегда был глупцом, – ответил он, несколько успокаиваясь. – Я всегда говорил тебе это. – Его трясло, и ярость постепенно уступала место отчаянию. Он поднял было руки, но тут же опустил. – Ты верил в то, что не имело никакого значения, – продолжал он уже совсем мягко. – Но было нечто такое, чего ты не сумел увидеть. Я не верю, что ты не знаешь, чем именно обладаешь сейчас.

И он залился слезами.

Лицо его сморщилось, и я услышал не высказанные им вслух слова любви.

На меня вдруг нашло удивительное спокойствие. Я ощутил безграничную власть над ним и понял, что он тоже сознает это. Однако ощущение власти было согрето безмерной любовью к нему и в конце концов привело к тому, что мы крепко сжали друг друга в объятиях, которые вскоре превратились в нечто совсем иное.

Мы снова очутились за кулисами театра, потом в нашей деревне в Оверни. Неожиданно я ощутил не только пульсацию его крови, но и охвативший его ужас. Он отступил на шаг, и этого хватило, чтобы при виде растерянного выражения его лица в груди у меня вспыхнуло пламя.

Он показался мне в тот момент маленьким и хрупким. И в то же время он никогда не был столь сильным и соблазнительным для меня.

Пока я приближался к нему, лицо его утратило всякое выражение, а глаза стали на удивление прозрачными. Разум его открывался мне навстречу, как совсем недавно открывался разум Габриэль, и передо мной промелькнули картины нашей с ним совместной жизни. Вот мы сидим в маленькой комнатке в мансарде и, глядя на заснеженные крыши, разговариваем, разговариваем… Вот бродим по улочкам Парижа, заглядывая в каждый попадающийся на пути кабачок, идем, опустив головы и сопротивляясь дождю и ветру, а перед нами простирается целая вечность, отпущенная нам, чтобы повзрослеть и состариться, но, несмотря на нищету, нас переполняет радость от сознания того, что мы вечны, что будем жить всегда, – удивительная иллюзия, свойственная только смертным… Однако видения быстро исчезли, и я увидел странно мерцающее лицо Ники.

– Иди ко мне, Ники, – прошептал я, призывно протягивая к нему руки. – Если ты хочешь получить это, ты должен подойти…

Я видел птицу, выпорхнувшую из клетки и летящую над открытым морем. Но что-то ужасное было в этой птице и в бескрайних волнах, над которыми она парила. Она поднималась все выше и выше в небо, и небо сначала стало серебристым, а потом померкло и потемнело. Это всего лишь темнота ночи, и бояться нечего, абсолютно нечего. Благословенная тьма. Но темнота постепенно и неумолимо окутывала мир, в котором не было ничего и никого, кроме крошечной птички, крики которой уносил ветер. Она летела над огромной пустыней, называемой миром… пустые клетки, пустое море, голый песок…