И вот теперь со всем этим покончено. Великий круг замкнулся. Он давно чувствовал, что круг сужается, хотя и не отдавал себе в этом отчета.
Нарядно одетые путешественники принесли ему вести из Рима, причем вести эти были отнюдь не новы и известны многим, кроме него. Они рассказали, что Сантино покинул своих подданных. Некоторые говорили, что он лишился рассудка и скрылся где-то в сельской местности, другие – что он шагнул в костер, третьи утверждали, что его поглотил «мир», что он был похищен и неизвестно куда увезен смертными в большой черной карете.
– Мы либо идем в огонь, либо становимся легендой, – сказал ему тогда тот, кто принес эту весть.
Потом до Армана доходили слухи о царящем в Риме хаосе, о множестве претендентов на главенство в обществе, которые, надев черные капюшоны, вступали в борьбу между собой. И вдруг все словно куда-то исчезли.
С 1700 года он не получал из Италии ни одного известия. Около полувека Арман не находил в себе сил и не видел достаточной стойкости духа в тех, кто его окружал, чтобы устроить настоящий шабаш. И все это время он не переставая думал о старом Мастере, видел во сне Мариуса, одетого в нарядный костюм из красного бархата, вспоминал полный его прекрасных картин дворец в Венеции – и ему становилось страшно.
Потом появился новый вампир. Взволнованные подданные примчались в подземелье под кладбищем Невинных мучеников, чтобы рассказать ему о новом вампире, который носит подбитый мехом плащ из красного бархата, безбоязненно входит в храмы, убивает тех, на ком есть распятие, и посещает места света. Красный бархат!.. Он понимал, что это всего лишь совпадение, и тем не менее едва не лишился рассудка. Ему казалось, что это нанесенное лично ему оскорбление, и мысли об этом вампире причиняли Арману невыносимую боль.
Потом появилась женщина. Созданная новым вампиром красавица с волосами, напоминающими львиную гриву, и такая же сильная, как ее сын.
Вот тогда он и вышел из подземного склепа во главе членов общества вампиров, чтобы уничтожить нас так же, как когда-то, много веков назад, в Венеции существа в черных капюшонах уничтожили Мастера и разрушили его жизнь.
Но он потерпел поражение. Он надел на себя украшенную кружевами и расшитую золотом одежду. Его карманы были набиты монетами. Разум наполнился образами и картинами из тысяч прочитанных книг. Он был до глубины души потрясен тем, что ему пришлось увидеть в местах света, в огромном городе, который называется Париж, и в ушах его вновь звучали слова, которые когда-то шептал ему Мастер: «Ты больше никогда не увидишь иного солнца, кроме этого. Но миллионы ночей станут твоими, и ты узришь свет, который недоступен никому из смертных. Словно Прометей, ты украдешь его у далеких звезд – вечный и бесконечный свет, который поможет тебе постичь все тайны мира».
– Я так и не сумел постичь обещанное, – сказал Арман. – Земля словно отказалась от меня. А вы, Лестат и Габриэль, напоминаете мне те образы, которые лазурью, кармином и золотом рисовал мой старый Мастер.
Он продолжал неподвижно стоять в проеме двери, обхватив себя руками и глядя прямо на нас. И я услышал безмолвно обращенный к нам вопрос:
«Что можете вы узнать от меня? Что я могу вам дать? Все мы изгнанники Бога. И передо мной не простирается Путь Дьявола, и не звучат в моих ушах колокола ада!»
Прошел час. Быть может, больше. Все это время Арман продолжал сидеть возле камина. С лица его давно исчезли следы нашей драки. В своей неподвижности он казался хрупким, как пустая скорлупа.
Сидящая чуть наискось против него Габриэль тоже не сводила глаз с огня. Она не проронила ни слова, и ее задумчивое лицо выглядело изможденным и усталым. Я не мог понять, о чем она думает, и это причиняло мне боль.
А сам я думал о Мариусе. Мариус… Мариус… вампир, рисовавший картины в мире живых и отражавший в них жизнь этого мира. Триптихи, портреты, фрески на стенах его дворца…
И никто в этом реальном мире никогда и ни в чем не заподозрил его, на него не устраивали охоту и его не изгоняли из общества. Но свора демонов в черных капюшонах пришла, чтобы сжечь его картины. Те, кто, так же как и он, были наделены Темным Даром. Интересно, называл ли сам он этот дар Темным? Они пришли и заявили, что он не имеет права жить и творить среди смертных.
Перед моими глазами возникла маленькая сцена театра Рено, и я увидел, как стою и пою на этой сцене, а потом пение перерастает в оглушительный рев. Никола назвал мое пение «великолепным». А я ответил ему, что все это ничтожно и не более чем пустяк. И этим своим ответом словно влепил ему пощечину. В своем воображении я услышал то, что он тогда не произнес: «Позволь мне получить то, во что я могу верить. Сам ты не сделаешь это никогда».
Триптихи Мариуса украшают соборы и монастырские часовни, дома богатых людей в Венеции и Падуе. Вампиры никогда бы не осмелились войти в эти святые места, чтобы сорвать их со стен. А потому они должны висеть там и поныне. Они существуют где-то, и, возможно, на них даже стоит его подпись. Изображения выписаны до мельчайших деталей – это поистине шедевры, созданные вампиром, окружавшим себя смертными учениками и осмелившимся иметь юного любовника, кровь которого он, быть может, понемногу пил, прежде чем в одиночестве отправиться на охоту.
Я вспомнил ночь в деревенском кабачке, когда мне вдруг открылась вся бессмысленность жизни, и беспредельное отчаяние, пронизывавшее весь рассказ Армана о его жизни, показалось мне бездонным океаном, в котором я мог утонуть. Это было намного страшнее, чем рухнувшие опоры разума Ники. Три века абсолютной тьмы и безнадежной пустоты…